Заратустра неправ, когда говорит, что ей ведома только любовь. Если она не знает даже дружбы, как она может знать любовь? Ей знакомо лишь вожделение. И по этой самой причине она ненавидит мужчину, поскольку ей прекрасно известно, что все эти красивые слова — «дорогая», «любимая», «я люблю тебя» — это не что иное, как предисловие для похоти. Естественно, она реагирует по-своему - у нее болит голова. Вы говорите «дорогая» и «любимая», а она говорит, что у нее болит голова. Это ее способ помучить вас — вы мучили ее достаточно.
В этом Заратустра неправ, и неправ он потому, что отождествляется с мужской половиной человечества. В этом смысле он не отличается от Будды, Махавиры или Иисуса — все они отождествлялись с мужским родом; женщина — ниже человеческого звания.
В любви ее всегда есть несправедливость и слепота ко всему, чего не любит она. Заратустра не понимает женщину. Быть может, он не познал глубин женского сердца. Неправда, что женская любовь несправедлива и слепа.
Женская любовь даже более прозорлива, чем, что бы то ни было в женщине. Логика в ней уничтожена мужчиной. Ее разум испорчен мужчиной. Только ее любовь... хотя многие века делалось все, чтобы она превратилась всего лишь в инструмент для мужской сексуальности, ее любовь все же осталась нетронутой. И в этом — единственная надежда на освобождение женщины. Это для женщин — единственная надежда обрести, впервые в истории, достоинство, уникальность, духовный рост. Они ни в чем не уступают мужчине.
Но вот проблема: даже мужчинам вроде Гаутамы Будды и Заратустры очень трудно подняться над своей мужской природой. Женщина остается чем-то низшим, она не принадлежит высотам мужчин. Она пребывает где-то внизу, в темных долинах.
В этом пункте я не могу принять Заратустру. Если в женщине есть что-то живое, несмотря на постоянное мужское насилие над ней, то это — ее любовь. Ее любовь — в ее глазах, ее любовь — во всем ее существе.
А он говорит: Но и в просветленной любви женщины есть и внезапное нападение, и молния, и тьма рядом со светом. Ответственность снова лежит на мужчине. Мужчина и женщина могут жить в мире лишь тогда, когда их равенство и уникальность станут признанным явлением. Тогда может расцвести дружба. Тогда тьма и внезапные удары исчезнут.
Мужчина почти сделал женщину сумасшедшей. Великое чудо, что она выжила в обществе, где все религии созданы мужчинами, все правительства созданы мужчинами, все законы созданы мужчинами, все общества созданы мужчинами, все системы образования созданы мужчинами. Как женщине удалось сохраниться? Это чудо.
Насколько я понимаю, это чудо стало возможным благодаря ее любви. Несмотря на то, что мужчина помыкал ею, она все же любила его. Несмотря на то, что она была рабыней в цепях, она оставалась матерью, сестрой, возлюбленной, дочерью.
То, что она выстояла против таких многочисленных нападений на ее личность, было возможно только потому, что она нужнее существованию, чем мужчина. Существование покровительствовало женщине потому, что женщина — это мать, из которой изливается вся жизнь. Благодаря именно ее любви жизнь все еще может петь, танцевать, в мире все еще осталась некая красота и изящество.
Женщины составляют половину населения земли. Если они будут освобождены, если им будут даны основные права, с миром произойдет невероятные метаморфозы — которые чрезвычайно необходимы. Женщине мешали производить что-либо кроме детей. Она может внести в мир так много, и качество этого будет совершенно иным. В этом будет больше красоты, в этом будет больше жизненности, в этом будет больше любви, в этом будет больше сока.
Пока еще не способна женщина на дружбу: женщины это кошки, или птицы, или, в лучшем случае, коровы. Я осуждаю Заратустру за это утверждение. Высказываний такого рода полно во всех религиозных писаниях. Здесь Заратустра совершенно забыл... и никто не осудил его по той простой причине, что читают только мужчины, женщинам веками запрещалось даже читать; они не знают, что написано о них в писаниях.
Китайские писания отказывают женщине даже в том, что у нее есть душа. Древний китайский закон, который был широко распространен до настоящего столетия, позволял мужу даже убить свою жену. Это не считалось преступлением, потому что женщина — всего лишь вещь, как мебель, а если вы сломали стул, то это не преступление.
Но женщинам не разрешалось даже читать эти писания — их писали только мужчины и читали только мужчины. До сих пор мы жили в мире, созданном мужчинами, в мире, который абсолютно неправилен по отношению к женщине. Никто не интересовался женщинами, и никто не считался с женщиной.
Пока еще не способна женщина на дружбу; но скажите мне вы, мужчины, кто из вас способен на нее? Некоторый разум вернулся к Заратустре, потому что он говорил против женщин... и, должно быть, под конец, он говорит, что женщина не способна на дружбу — а как насчет мужчин? В этом он искренен, он замечает: Но скажите мне вы, мужчины, кто из вас способен на дружбу?
... Так говорил Заратустра.